Для поддержания дисциплины и послушания широко используется система неформальных наказаний: запрет на вход в барак — осень, зима ли; во 2-м отряде живет женщина, которая за день сидения отморозила себе руки и ноги так, что пришлось ампутировать одну ногу и пальцы рук), "закрыть гигиену" (запрет подмыться и сходить в туалет), "закрыть пищевую каптерку и чайхану" (запрет есть собственную еду, пить напитки). И смешно, и страшно, когда взрослая женщина лет сорока говорит: "Так, сегодня мы наказаны! Вот интересно, а завтра нас тоже накажут?" Ей нельзя выйти из цеха пописать, нельзя взять конфету из своей сумки. Запрещено.
На полную замену оборудования лагерю несколько раз выделяли деньги. Однако начальство лишь перекрашивало швейные машины руками осужденных. "Покажешь им, что можешь дать 100 костюмов, так они повысят базу до 120!" — говорят бывалые мотористки. А не давать ты не можешь — иначе будет наказан весь отряд, вся бригада. Наказан, например, многочасовым коллективным стоянием на плацу. Без права посещения туалета. Без права сделать глоток воды.
Руки пробиты иглами и поцарапаны, кровь размазывается по столу, но ты все равно пытаешься шить. Потому что ты — часть конвейерного производства, и тебе необходимо наравне с опытными швеями выполнять свою операцию. "Если бы ты не была Толоконниковой, тебя бы уже давно ***" — говорят приближенные начальникам зэчки. Так и есть, других бьют. За неуспеваемость.
По почкам, по лицу. Год назад, до моего приезда, до смерти забили цыганку в 3-м отряде (3-й отряд — пресс-отряд, туда помещают тех, кого нужно подвергать ежедневным избиениям). Она умерла в санчасти ИК-14.
Факт смерти от избиений администрации удалось скрыть: причиной указали инсульт. В другом отряде неуспевающих новеньких швей раздевали и голыми заставляли шить... Совсем недавно юной девушке пробили ножницами голову из-за того, что она вовремя не отдала брюки. Другая на днях пыталась себе проткнуть ножовкой живот. Ее остановили."
"Лагерные письма могли бы стать отдельным жанром русской литературы, — пишет Александр Подрабинек. — Это не беда и не наказание, это рок и очень часто — расплата за стойкость и справедливость. Опубликованное в понедельник лагерное письмо Надежды Толоконниковой не пронизано пафосом сопротивления, в нем нет героических ноток и страстных призывов. В нем сжатый и точный рассказ о повседневной лагерной жизни, и это сильнее всякой публицистики. Это письмо надо обязательно прочесть каждому, кого интересует хоть что-то помимо времяпровождения на сегодняшний вечер. Не потому что от тюрьмы да от сумы не зарекаются, а чтобы понять, что параллельно с нашим существует еще один мир, в котором выспаться — счастье, помыться — редкая удача, лечь в больницу — награда.
Заключенные запуганы и забиты, подчас в прямом смысле этого слова. Немногие могут позволить себе личный бунт. Политзаключенные могут. Лагерная администрация знает, что за судьбой этих людей следят их многочисленные друзья, иногда по всему миру. Поэтому менты боятся их убивать и калечить.
ФСИН и лагерное начальство засуетились. Они обвиняют мужа Толоконниковой Петра Верзилова и ее адвоката Ирину Хрунову в давлении на лагерную администрацию и даже в шантаже с целью создать Толоконниковой льготные условия содержания. Они оправдываются, нападая. Они привыкли к тому, что издевательства над заключенными никогда не становятся достоянием гласности. А тут все вышло на белый свет, минуя лагерную цензуру. Теперь они боятся за свои погоны, потому что их собственное начальство скандалы тоже не любит."
"Обделавшаяся администрация тут же начала врать прессе, будто никакие заключенные по 17 часов не работают, а кормят их непросроченной едой, не избивают и пр., — пишет Александр Никонов. — Однако, уже всплыло аналогичное письмо годичной давности из того же концлагеря от другого человека. Письмо это, ввиду незнаменитости автора, осталось неизвестным широкой публике. Он пишет: "Приехав на свидание к сестре, я был в шоке! Ко мне вышел реально голодающий человек, с опухшими руками и ногами. Это сколько надо человека морить голодом, чтобы он за раз впихнул в себя 4х литровую кастрюлю гречневой каши и пол батона вареной колбасы! То,что готовят в столовой — "это", нормальный человек по определению есть не может. Смесь комбикорма со свеклой, но пахнет рыбой. Мало того, даже на "это" администрация дает 5 минут вместе с туалетом, потом всех выгоняют на работу. Кто не успел, тому взыскание... Вы думаете, что Бухенвальд разрушен в 45 году? Нет — Бухенвальд жив! Это женская ИК-14 в Мордовии!"
И бизнес на заключенных, который заключается в воровстве денег, переводимых из бюджета на замену оборудования (оно не меняется), покупку продуктов питания (закупается просрочка) и сверхэксплуатации с продажей неучтенной продукции, поставлен в концлагере на широкую ногу."
"Начальство ИК-14 в эти дни, видимо, часто икало, — пишет Олег Козырев. — После письма Толоконниковой о буднях колонии вряд ли будут спокойные будни у ранее живших спокойно офицеров ФСИН. Какой славный был раньше контингент — уголовники, да обычные беззащитные люди, попавшие в жернова бездушной судебно-исправительной машины. На волю мало что просочиться могло. Славные были деньки.
Но тут благодать кончилась. Во-первых, появился Интернет. А с ним и пришли разного рода "Бутырка-блоги" и прочий кошмар. Вот уже и имена начальников колоний, имена беспредельщиков-офицеров в них не просто называются, но складываются в угрожающее подобие досье. Раньше зверство было анонимно, а значит и безнаказанно. А как быть теперь?
Вон, если уже и судей имена стали запоминать, теперь к ним и беспредельщики из ФСИНа добавляются. Вдруг когда-нибудь эти интернет-досье выльются в реальные уголовные дела, суды и... сроки?
Во-вторых, политзэки. Раньше их не было — некому было и рассказывать об ужасах тюрьмы. А теперь то экологов за решетку отправят, то музыкантов, то художников, то политиков, то вообще правозащитников. Это ж придется как-то работать по правилам, без издевательств, без угроз.
И вот уже, по всему бескрайнему бывшему ГУЛАГу нарастает недовольство политикой партии и правительства. А мне и самому интересно, что будет, когда не станет политзэков. Не останется ли все и правда, как прежде. Даже при самой замечательной демократии."
"Почему Толоконникову отправили именно в эту колонию? Неужели не понимали, что она поднимет шум, расскажет обо всех беззакониях и безобразиях? — спрашивает Николай Троицкий. — Не понимали. Еще раз скажу: путинский режим — ТУПОЙ. Безмозглый. Когда Толоконниковой и Алехиной впаяли двушечку, не подумали, что они перебаламутят все лагеря, весь ФСИН, весь наш поганый нынешний ГУЛАГ
Я уверен, что Толоконникова попала в обычную, типичную женскую колонию. Ничего там особенного и специфического — в смысле нравов и порядков — нет. Так везде. Дикость на африкано-папуасском уровне. Гадость, стыд и срам России. И всех ее правительств, хоть Горбачева, хоть Ельцина, хоть Путина. Козлы, ну не надо было сажать этих двух дур! Вы ж выглядите еще глупее, чем они."
"То, что российская пенитенциарная система оздоровлению уже не подлежит, как не подлежит ему российская буржуазная судебная система, очевидно уже всем и каждому, — пишет Дарья Митина. — Только с корнем, и только заново. От Председателя Верховного суда до последнего конвойного. Наш суд и наша тюрьма — это наш национальный позор, и сегодняшняя реакция общества на письмо Толоконниковой тому наглядное свидетельство: если даже столп режима, циник и мегалоялист Кононенко-Паркер пишет о том, что ему стыдно за свое государство, значит, стыд выедает глаза, как едкий дым...
Толоконникова, обратите внимание, пишет не о себе — она прекрасно осознает, что ее положение эксклюзивное по сравнению с другими заключенными, она пишет о сотнях тысяч людей, низводимых до состояния бесправных животных. Собственно, никакой Америки она не открывает — о том же самом может рассказать слепнущий в темной и сырой камере Володя Акименков, мучающийся на голых нарах и на забрызганном кровью полу карцера Даниил Константинов, хотя они пока не осуждены, а только лишь находятся в статусе обвиняемых.
Начальство колонии тут же поспешило обвинить девушку в клевете и шантаже. Однако эта "клевета" слишком похожа на правду. Об этом говорит весь наш исторический опыт (и давний, и, увы, совсем свежий — бунты в колониях, например). Система наказания в нашей стране — безумная слепая машина, которая штампует своих постоянных клиентов. Она работает сама на себя — против общества и, следовательно, государства. Обращаться к машине с просьбами о милосердии — бессмысленно. Остается потребовать у государства: — немедленного и открытого расследования всех фактов, изложенных Толоконниковой; — приведения режима в ИК-14 в соответствие с законом; Это поможет не только заключенным женщинам, превращенным в лагерную пыль. Это поможет многим гражданам — избавиться от чувства стыда за свое государство, в котором вообще возможно превратить человека в лагерную пыль."
"Весь день прошел под впечатлением от письма Толоконниковой, — пишет Петр Офицеров. — И даже не столько того, что там описано, после рассказов о сталинских лагерях это уже не удивляет, к сожалению. Весь день при разговорах с разными людьми вижу странную смесь чувств и эмоций. Когда говорю им о недопустимости такого отношения к людям, к тем, кто за той стороной колючей проволоки. Ответы похожи на те, что есть в разнообразии в сегодняшних комментах на разных сайтах — их много и разных.
Но для меня в них ужасно не то, что их много, а то, что среди них людей, которые искренне считают, что пытки и унижение в колониях часть наказания — большинство. Показателен разговор с одним близким мне человеком, который в ответ на мое возмущение сказал, с характерной заминкой: "Ну, вы-то туда попадете понятно ни за что, а другие—то сами виноваты..."
И ведь это все не злые люди, просто проблема гораздо глубже, чем в простой жестокости душ. У нас очень смутные представления о свободе и ее потребности для человека. Большинство людей, считают что тюрьма — это такая законная пытошная на длительный срок, и человек, помещенный туда должен страдать физически, а также морально из—за дополнительных ударов судьбы.
Пеницентиарной системе деньги общество платит не за то, чтобы они воспроизводили Гулаг и Освенцим, а за то, чтобы они лечили само общество, в виде самых его опасных представителей, меняли их, улучшали, но не пытали.
Разрушение человеческого достоинства — плохой инструмент для перевоспитания преступников. В свое время в Нюрнберге, нацизм осудили, в том числе и за это."
"Страшно, что это происходит совсем рядом, в наше время, и в нашей стране, — отмечает Мария Гайдар. — Пока мы сидим в уютных кафешках и катаемся на велосипедиках, услужливо подставленных Капковым под изнеженные московские задницы.
И вот эти изнеженные задницы и пишут: — Ну и что? — А что вы ожидали? — Что вы хотели? — А что, вы не знали, что так происходит? — Это же не санаторий, это тюрьма. — Там сидят преступницы, вот и пусть …
Да, лично я не знала, что так происходит! Я не считала что зона — это санаторий. Но я не знала, что есть такие пытки и унижения, и это является результатом системной политикой руководства. Я не знала, что женщины живут и работают в скотских условиях, отмораживают руки и ноги до ампутации, не могут сходить в туалет и подмыться. Пожалеть Толоконникову также легко, как пожалеть котенка, она сидит за политику, она симпатичная и хорошо пишет. Нужно ли жалеть всех остальных?.. Среди них наверняка есть убийцы и воровки.
Я не знаю, какие преступления совершили эти женщины, и почему, но никто не заслуживает таких пыток и унижений. И, знаете, в целом я верю этим женщинам больше чем власти, которая их туда посадила. Я верю им больше, чем ментам которые их вязали. Больше, чем следователям, которые выбивали из них признательные показания. Больше, чем судьям, которые влепляли им двушечки, трешечки, десяточки. Какие бы не были их преступления, я считаю, что они виновны меньше, чем их надсмотрщики.
Из всех возможных форм жестокости у Толоконниковой не описано одно — изнасилование. Видимо, этим жестоким импотентам вполне хватает посмотреть в глазок, и поржать над тем, как бабы расталкивая друг друга пытаются подмыться на морозе."
"Странная озлобленность вроде бы христиан в комментах вокруг письма из колонии, — пишет дьякон Кураев. — Письмо ведь не об особых страданиях автора,а о мучениях тысяч заключенных женщин. Человек кричит о боли и унижении. В ответ вроде бы христиане говорят,что наши лагеря — лучшие лагеря в мире и что страдать там положено. Вновь скажу: вспомните диалог доктора Гааза и митрополита Филарета именно на эту тему.
Притча о добром самарянине явно осталась лишь литургическим украшением для таких людей. Их мышление вполне языческое и большевистское: ты должен заслужить право на мое сострадание и для этого прежде всего ты должен стать тотально "нашим".
Странно, что самарянин не ставил никаких предварительных покаянно-идеологических условий для своей помощи. Что же касается моего отношения к автору письма, скажу так: сколь омерзительна мне жизнь Толоконниковой до ее ареста, столь достойным мне кажется ее поведение после. Нам нравится читать и цитировать восхищенные отзывы наших врагов о наших солдатах (офицерах, генералах), сражавшихся даже в безнадежных ситуациях до конца. Нас восхищает нецензурный ответ гвардии Наполеона, окруженной на поле Ватерлоо. Ну а сами мы готовы так же относиться к нашим недругам?
И еще после этого письма мне было бы интересно спросить жен гг.полицейских: каково им гладить и чистить мундиры своих мужей, пошитых руками плачущих и униженных рабынь?"
"Крайне неожиданная для меня реакция публичного священнослужителя на заявление Толоконниковой. Не все там стали гундяевыми," — отмечает Валерий Назаров.
Показательна даже реакция Кристины Потупчик: "Первое, что удивляет в реакции на это письмо — абсолютно звериная жестокость многих комментаторов. "Она оскорбила наши чувства, значит, она должна страдать". В целом, давно известно, что 68% россиян выступают за смертную казнь, и вообще, дай соотечественнику железный гвоздь и он вобьет его в голову ближнему своему, но друзья, имейте хотя бы здравый смысл! Система наказания должна исправлять людей, а не доламывать, и если условного дядю Васю за украденную бутылку водки будут в тюрьме два года ежедневно бить головой об стену, дядя Вася через два года выйдет и первым делом проломит голову кому-то еще."
Правильно ли поступила Толоконникова, объявив голодовку? "Истории нашей страны, кажется, неизвестны случаи, когда молчание о пытках шло бы жертве на пользу. Как, впрочем, и истории других стран. Когда человек находится в полной зависимости от людей, способных черпать выгоду и положительные эмоции исключительно из угнетения других людей и издевательства над ними, ему вообще мало что может пойти на пользу. Разве что дать небольшой шанс — во-первых, выжить, а во-вторых — сохранить рассудок и чувство собственного достоинства. Этот шанс дает не молчание, этот шанс дает способность называть вещи своими именами и орать о них как можно громче," — резюмирует Маша Гессен.
Дмитрий Разин
Ошибка в тексте? Выделите ее мышкой и нажмите Ctrl + Enter
