События того трагического дня были подробно описаны многочисленными очевидцами, потом обстоятельно проанализированы многочисленными историками и публицистами, русскими и зарубежными, однако их сокровенный смысл до сих пор не постигнут нами по-настоящему. Итальянский историк Мария Ферретти в своей статье "Безмолвие памяти", опубликованной в журнале "Неприкосновенный запас", верно заметила, что "память о революции 1905 года — память неудобная, потому что её нельзя вписать в предзаданную идеологическую схему" (НЗ, 2005, №6, С.6). М.Ферретти нашла подходящее слово, это подтверждается тем, что и советские историки, и пришедшие им на смену российские неофиты либерализма и православные патриоты, анализируя и оценивая события того фатального для Российской империи дня, вопреки научной объективности игнорировали прежде и продолжают ныне обходить молчанием то, что не вписывается в их идеологические схемы. К сожалению, статья Нильса Иогансена "Ловушка для императора" ("Культура" №1 за 2015 г.) продолжает эту вековую традицию советской и постсоветской историографии и публицистики.
Почему 9 января было неудобной датой в СССР
Напомним важнейшие факты. Все произошло, как говорится, средь бела дня в самом центре столицы Российской империи — Санкт-Петербурга. Многочисленную мирную процессию петербургских рабочих (с окраин к центру города шли 11 колонн), которые намеревались передать царю Николаю II петицию с просьбой защитить их от жестокой эксплуатации владельцев заводов, расстреляли воинские подразделения, специально для этой цели стянутые в город. Согласно официальным источникам, было убито 130 человек, однако многие очевидцы засвидетельствовали, что в ночь с 9 на 10 января полицейские сбросили под лед в Неву несколько сотен трупов, так что фактическое количество жертв власти сильно приуменьшили. В советскую эпоху было принято считать, что 9 января в Петербурге было убито более 1200 человек и около 5000 ранено (см. История СССР ХIХ — начало ХХ в. М., 1981, С.299).
Организатором шествия было Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга, которое в 1904 г. создал молодой (ему не было и 30 лет) православный священник Георгий Гапон при поддержке властей. Сначала Г. Гапон, как и подобает клирику, испросил у митрополита Петербургского Антония (Вадковского) благословение на проповедническую деятельность среди фабричных рабочих, но получил отказ, об этом важном эпизоде упоминает М. Горький, близко знавший священника, в очерке "Гапон" (1906 г.). Будучи человеком энергичным и целеустремленным, Г. Гапон обратился с просьбой помочь в осуществлении его идеи в Министерство внутренних дел, где ему повезло — нашлись просвещенные чиновники, понимавшие, что государство обязано регулировать трудовые отношения, учитывая интересы как работодателей, так и наемных работников. Самым известным представителем этой, к сожалению, малочисленной, прослойки российского чиновничества был начальник Московского охранного отделения полковник С.В. Зубатов. По его инициативе в 1901 г. в Москве было создано несколько легальных рабочих организаций, весьма сходных по своим функциям с профсоюзами стран Западной Европы (в Российской империи слово "профсоюз" тогда ещё не вошло в обиход). Благодаря тому, что в Петербурге у С. Зубатова были единомышленники, а Г. Гапон оказался харизматическим лидером, к концу 1904 года в Петербурге образовалось 11 районных отделений Собрания фабрично-заводских рабочих. Ныне, анализируя факты и документы социальной истории России,
следует констатировать, что С. Зубатов и Г. Гапон были основателями зарождавшегося реформистского течения в профдвижении России.
Но официальная советская идеология считала реформизм (в любой форме) заклятым врагом, поэтому научный анализ был подменен ярлыками "зубатовские профсоюзы" и "гапоновщина". Эта уловка позволяла советским историкам попросту уйти от объяснения того факта, что Г. Гапон и его помощники за несколько дней собрали 130 тысяч подписей под петицией, адресованной царю Николаю II, в которой содержались пожелания, касающиеся повышения зарплаты, сокращения рабочего времени, улучшения условий труда и создания легальных организаций, выражающих и защищающих насущные интересы рабочих.
Ранее, в 50-е годы XIX в., такие же требования выдвигали английские рабочие, которые носили перечень своих требований (хартию) в парламент и создали для этого профсоюзы (тред-юнионы). В конце XIX в. аналогичные пожелания/требования выдвигали рабочие профсоюзы во Франции, в Германии, в Италии и в других странах Европы — везде, где в процессе капиталистической индустриализации наемные трудящиеся подвергались эксплуатации, то есть терпели нужду, жили в трущобах, носили лохмотья. Об этом писали с состраданием и возмущением великие европейские писатели-демократы XIX века Виктор Гюго и Эмиль Золя, Фридрих Энгельс и Герхард Гауптман, Глеб Успенский и Максим Горький.
В профсоюзах Германии и скандинавских стран пользовались влиянием преимущественно социал-демократы, во Франции и в Италии — анархисты. Не осталась в стороне и Католическая церковь. В 1892 году была обнародована энциклика папы Льва XIII "De Rerum novarum" ("О новых вещах"), в этом документе содержался призыв к духовенству помогать рабочим в создании организаций для надлежащего оформления их требований и переговоров с работодателями.
Вероятно, С. Зубатов и Г. Гапон читали роман "Жерминаль" весьма популярного тогда в России французского писателя Э. Золя (первый в мировой литературе роман о пролетариате), они наверняка знали о европейских профсоюзах и об энциклике папы Льва XIII, которая вызвала широкий отклик духовенства во многих странах Европы, особенно во Франции, Бельгии и Италии, где благодаря совместным усилиям рабочих-католиков и священников появились профсоюзы христианской ориентации.
Как бы то ни было, за год Г. Гапону и его помощникам из рабочих удалось создать в Петербурге массовую организацию, сходную с европейскими профсоюзами, однако имевшую и свои специфические особенности, что наглядно проявилось 9 января.
Большинство петербургских рабочих составляли тогда выходцы из деревни, бедные крестьяне, которым пришлось податься в город на заработки после реформы 1861 г. Ни в каких демонстрациях и процессиях, кроме крестных ходов по большим праздникам, они никогда не участвовали, поэтому в отличие от английских рабочих, которые носили свою хартию в парламент без религиозной атрибутики, рабочие Петербурга 9 января несли хоругви, иконы и портреты царя.
Тот факт социальной истории России, что в крестном ходе, который организовали Г. Гапон и его сторонники, приняло участие около 100 тысяч рабочих и членов их семей, свидетельствует, что тогда, в период создания первых российских профсоюзов, большинство петербургских рабочих склонялось к реформизму христианского толка.
Но внятно сказать об этом в советское время историкам не позволяли жрецы-идеологи. Не упоминалось в советских школьных учебниках и о том, что среди участников шествия были провокаторы, которые стали стрелять в офицеров и солдат и нескольких убили.
Почему 9 января и ныне остается неудобной датой
Ныне в России, согласно Конституции, нет официальной идеологии, а значит, нет и соответствующей цензуры. Однако оказывается, и сегодня память о "кровавом воскресенье" неудобна, только по другим параметрам. Почему-то Н. Иогансен считает Г. Гапона "наиболее загадочной фигурой "кровавого воскресенья". Те, кто читал хотя бы упомянутый выше очерк М. Горького, очевидца тех трагических событий и хорошо знавшего Г. Гапона, едва ли согласятся с такой метафорой. Этот священник был убежден, что его миссия — евангелизация рабочих, эта убежденность и помогла ему сначала привлечь помощников-единомышленников, а потом вместе с ними создать массовую организацию. Автор статьи утверждает, будто священник был лишь "одним из лидеров" Собрания фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга", а "руководил профсоюзом ткач Иван Васильев". Зачем же вопреки известным фактам приуменьшать роль Гапона как организатора? В отличие от советских историков Н. Иогансен не обвиняет Г. Гапона в связях с царской охранкой, наоборот, по мнению обозревателя "Культуры", "Гапон работал вовсе не на самодержавие. Именно с его ведома петиция рабочих трансформировалась в откровенно антироссийский документ, в совершенно невыполнимый политический ультиматум". Крепко сказано! Складывается впечатление, что Н. Иогансен — в равной мере демократ и монархист (впрочем, теперь у нас не советский режим, и убеждения у людей могут быть всякие).
Первоначальный вариант петиции был, как известно, типично тредюнионистским (на современном языке — реформистским). При обсуждении на собраниях рабочих сторонники большевиков и эсеров предлагали поправки политического характера. Как можно называть их "невыполнимым политическим ультиматумом" сегодня, зная о том, что после ряда стачек и массовых демонстраций царю Николаю II пришлось подписать известный манифест 17 октября 1905 г., содержавший такие уступки, о которых в январе он и слушать бы не стал? А с какой стати употребляет Н. Иогансен словосочетание "антироссийский документ", когда речь идет о тексте, подготовленном и одобренном петербургскими рабочими, которые в подавляющем большинстве надеялись тогда на милосердие монарха, олицетворявшего российское государство? Их упования, увы, были тщетны…
В отличие от советских историков Н. Иогансен не клеймит С. Зубатова, он его вообще не упоминает, зато уж Г. Гапону спуска не дает. Оказывается, зловредный священник-смутьян "приказал своим подручным ограбить церковь и раздать её имущество демонстрантам". Тут уж, надо прямо сказать, у автора статьи случился прокол. Г. Гапон проявил глубокое понимание психологии рабочих того времени, когда предложил им пойти крестным ходом к царю. Но крестный ход (об этом известно не только верующим) без культовых предметов не бывает, а хранятся эти культовые предметы в церквях.
Священник Г. Гапон не мог поручить своим товарищам "ограбить церковь" (совершить святотатство), да такое указание никто из православных христиан выполнять бы не стал, а вот взять на время хоругви и кресты, чтобы после шествия благоговейно вернуть их в храм, это было привычным делом.
Право, непонятно, зачем надо возводить напраслину на движимого благими побуждениями священника, погибшего совсем молодым насильственной смертью. Автор статьи с явным осуждением пишет, что сразу после 9 января "служитель культа удрал за границу". В этом как раз его не упрекали даже самые твердолобые советские идеологи, ибо любому понятно, что организатору расстрелянной войсками демонстрации ничего другого не оставалось делать, чтобы уцелеть. Понимая это, ему остриг бороду и дал денег (дело было в квартире М. Горького) известный фабрикант С. Морозов. И напрасно Н. Иогансен цитирует историка с инженерным дипломом Н. Старикова (впрочем, пишущего на исторические темы очень бойко), будто "о связях Г. Гапона с определенными революционными организациями и иностранными разведками стало известно через много лет". В упомянутом выше очерке М. Горького о связях Гапона с эсерами сказано достаточно ясно, что же касается связей покойного священника с иностранными разведками, пусть Н. Стариков сошлется на какой-нибудь источник, кроме своего воображения. Г. Гапон — отнюдь не был апостолом, но причислять его к агентам уже не царской охранки, как в советское время, а некоей иностранной разведки — это несерьезно.
Будучи опытным журналистом, Н. Иогансен привлек в качестве эксперта, конечно, не только инженера Н. Старикова, переквалифицировавшегося в историка, но и доктора исторических наук Александра Островского, который изрек следующее: "Сразу же после 9 января поп Гапон назвал царя "зверем" и призвал к вооруженной борьбе против власти, и как православный священник благословил на это русских людей". Эти слова отражают не только душевное смятение человека, чудом уцелевшего во время жестокой расправы над демонстрантами, но и возмущение, охватившее тогда всю Российскую империю, кульминацией которого стало декабрьское восстание московских рабочих. Многие широкоизвестные русские писатели, поэты, художники, ученые высказали тогда своё возмущение действиями власти, при этом они использовали не менее резкие выражения в адрес власти, чем Г. Гапон, это, как говорится, общеизвестные факты.
Расправа с рабочими, учиненная царским режимом на улицах Петербурга 9 января 1905 г., изменила, как теперь принято говорить, вектор рабочего движения и новейшей истории России.
Здесь уместно процитировать суждение одного из двух самых известных политических деятелей России ХХ века: "Рабочий класс получил великий урок гражданской войны; революционное воспитание пролетариата за один день шагнуло вперед так, как оно не могло бы шагнуть в месяцы и годы серой, будничной, забитой жизни" (Ленин В.И. ПСС, т.9, СС.291-292). Как известно, урок, преподанный ему в 1905 году монархией Романовых, рабочий класс России усвоил всерьез и надолго, большевики же этому, конечно, поспособствовали по мере сил.
В конце своей статьи Н. Иогансен высказывает мнение, что "на трагедию "кровавого воскресенья" наиболее оперативно и грамотно отреагировала Православная церковь", в подтверждение своей оценки он приводит цитату из документа Священного синода. Следует добавить, что, несмотря на все усилия многоопытных царедвоцев — членов Св. Синода, моральный авторитет РПЦ в обществе был подорван.
В тот роковой день, 9 января 1905 года, вместе с хоругвями и иконами рабочие несли портреты царя Николая II, потому что осуществленная императором Петром I в 1720 г. так называемая церковная реформа упразднила патриаршество и поставила царя во главе Русской православной церкви. Покончив, таким образом, с византийской симфонией духовной и светской властей, Петр фактически подчинил церковь государству и тем самым нанес сильнейший удар по сакральности власти. О пагубных для русского общества результатах петровской "церковной реформы" писали многие русские историки и публицисты ХIХ-ХХ вв.: Н.М. Карамзин, П.Я. Чаадаев, Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский, Н.А. Бердяев и др. Аномалия, учиненная Петром I в области духовной, в сфере высших смыслов и ценностей, так и не была исправлена его наследниками в течение двух столетий (Поместный собор, избравший патриарха, состоялся лишь в ноябре 1917).
Расстрел участников крестного хода 9 января 1905 г. окончательно разрушил сакральный характер двух важнейших институтов Российской империи: монархии и Церкви. Царский режим продемонстрировал русскому народу и другим народам империи, а также всему миру свою приверженность насилию и деспотизм (попросту говоря, правящая верхушка показала свою жестокость и недальновидность). Расстрел религиозной процессии — великий грех, и неотвратимое возмездие последовало — в феврале 1917 г. монархия в России рухнула. Попытки возродить её наперекор исторической памяти народа заведомо бесперспективны.
Русской православной церкви после двух веков синодальной аномалии пришлось в период с 1918 пережить два десятилетия страшных гонений и потрясений. В 1943 г. затяжной конфликт между советской властью и Церковью закончился, отношения были нормализованы, но роль Церкви в общественной жизни Советского Союза была на протяжении полувека урезана светскими властями до минимума. РПЦ пережила и Российскую империю, и Советский Союз, теперь ей предстоит, постигнув сокровенный смысл своего исторического опыта, выполнить свою исключительно важную миссию в России и в Русском мире.
Память о 9 января неудобна. Об этом свидетельствуют не только материалы, публикуемые в СМИ, но и реалии нашей жизни. В Петербурге на Преображенском кладбище, которое в годы советской власти было переименовано в кладбище жертв 9 января, стоит памятник погибшим в тот трагический день (хотя там нет ни братской могилы, ни коллективного захоронения). К сожалению, памятник находится в заброшенном состоянии. Вызывает недоумение, что городские власти до сих пор, несмотря на многократные просьбы общественности, не установили памятную доску на Дворцовой площади, где были застрелены многие участники той демонстрации. Мы думаем, что
главной причиной бед и неудач нашего народа является незнание или поверхностное, неглубокое знание отечественной истории, забвение тех людей, которые осознанно или невольно погибли в борьбе за достойную жизнь, за свободу слова, свободу собраний, за право избирать и контролировать государственную власть.
Чтобы не было неудобных исторических дат, надо не подменять научный подход идеологическим, иными словами, надо знать исторические факты (те, которые по-настоящему важные) и не жалеть сил и времени, чтобы понять их смысл.
