— Представляешь, мы в Париже! — обратилась ко мне суженная, само одухотворение, на каком-то мосту через Сену. Шла первая декада мая девяносто пятого, и было нечто мистическое в тридцати по Цельсию, не по сезону наряжавших город, казалось, в нечто тропическое. Как и не существовало иного кроме меня человека, способного, отталкиваясь от общей судьбы, понять то восклицание.
Восторг струился не от соприкосновения с вечным, причина куда заковыристее. Мое поколение, родившись в СССР, было гарантировано в одном — в этой же стране и умереть. Для тех, кого неодолимо влекло в дальние края, к другим берегам — раз в неделю "Клуб кинопутешественников", ну и, разумеется, "Иностранка". Считанные проценты выездных граждан не в счет.
Сегодня же, словно одумавшись, океан истории расступился, предложив узкую дорожку в альтернативный, в корне отличный от совкового мир.
Между тем на тот момент я, бывший совок, целую пятилетку обретался в этом самом мире и даже пересекал Атлантику. Стало быть, повидал многое на стезе иммигрантской одиссеи. Посему лихорадка в духе "Москва на Гудзоне" мне, давно не новичку на Западе, к тому же свободно изъясняющемуся по-французски, будто не грозила…
Все верно, однако без культурного шока не обошлось. Инициировал его не столько уникум культурного наследия французов, сколько образ жизни, казалось, тотальной сдержанности и благополучия. И еще — незыблемость порядка вещей, нечто раз и навсегда укоренившееся.
От Парижа веяло утопией коммунизма, реализованного на практике, гармонией бытия и сознания. Идиллию преумножала пестрота рас, как представлялось, исповедующих единую для всех религию — контроля над эмоциями и благонравия. В довершение ко всему повсеместно встречались смешанные пары, куда чаще, чем в США, где я к тому времени успел уже побывать.
Пройдут годы, и под диктатом моды Франция переместится вниз шкалы моих туристских предпочтений. Дело даже не в исламизации Парижа, изменившей облик Столицы Мира, и даже не в приснопамятном визите в Марсель, изумивший разрухой европейского уклада, а в том, что, отведав вдоволь культурного планктона, меня по-обывательски тянет на природу, в причесанный лес с кристально чистым озерцом. По этой части французская оферта небольшая — господствует Deutsche Welt.
Между тем Франция из моего реестра досуга не исчезла, порой составляя фрагмент избранных маршрутов. В частности, перемещаясь по западу Швейцарии, квартирую по ту сторону границы. Не потому что это в разы дешевле, а из принципа. Швейцарская модель овеществленного коммунизма выламывается из западноевропейской пасторали — доступности основных благ для всех и каждого. Разумеется, в проекции стандартного гражданина, способного на более-менее квалифицированный труд.
Но тут, пару лет назад, сбившись с курса, я оказался на одном из парижских рынков. Отчаянно озираясь, никак не мог взять в толк, где нахожусь. Не проделки ли это фата-морганы? — со всех сторон на меня двигались северо- и просто африканские персонажи, как будто моё сознание "попутало кассету". Лишь заметив в пестрой толпе галльский профиль я перевел дыхание.
В том "набеге" на Европу я пересек еще несколько стран, включая Бельгию, где чувство тревоги за европейский, ладно выстроенный дом лишь окрепло — бесили хамоватые клаксоны, еще недавно редкие, иные детали.
Но то все из разряда "путевых" эмоций, поскольку трезвый взгляд высвечивал обратное — успешную ассимиляцию большей части мигрантов и их потомков, принявших европейские ценности как руководство к самосовершенствованию. И не возникало сомнений, что сделали они это совершенно добровольно.
Если оглянуться в недалекое вчера, то все демографические перекосы европейского ландшафта — от железного занавеса. Упади тот на двадцать лет раньше, "Мечеть Парижской Богоматери" не могла бы родиться и в сочинительских грезах. Рынок непопулярного труда заняли бы выходцы с Востока, которые бы только обогатили местный ресурс.
Как бы там ни было, я считаю, что мусульманская община Европы глобального вызова культуре первого мира не таит, неуклонно в нем абсорбируясь. Более того, потомки неграмотных феллахов за какие-то десятилетия совершили эволюционный рывок, недостижимый на их исторической родине, и по большей мере сравнялись с титульными этносами. Евромусульмане тянут общую цивилизационную лямку, являя для своих "Джамахирий" пример удачного врастания в цивилизацию и материального успеха.
Так что в нынешние тревожные, анархистских эмоций дни крайне востребована умеренность решений и дел. Ведь в перекрестии многих прицелов не столько безопасность Европы, сколько наиценнейшее ее обретение — европейская идентичность. Фигурально выражаясь, под ударом — велопрогулка по маршруту "Линдау — Брегенц — Вадуц — Санкт-Галлен"*, когда в кармане вместо насупленного "серпасто-молоткастого" пластиковая кредитка. Именно открытость европейского житья, универсализация благоденствия пробуждают у некоторых маргинальных индивидуумов дикую зависть и желание заиметь подобное на шару. Когда не выходит — громят все подряд.
Идеология радикального ислама не стоила бы на европейском континенте и выеденного яйца, если бы не отдельные маргиналы. Но толкает их на смерть не джихад, находящий отклик в заблудших душах, а неодолимая тяга к суициду врожденных лузеров.
Конфликт религий во многом надуман. Радикальный ислам — не более чем попутчик и даже не всегда спонсор добровольного прыжка социопатов в ад. Как по мне, исламский террор в Европе всего лишь этническая окраска одного и того же явления, расцветшего в США, — социопатической мизантропии, снимающей за океаном куда больший "урожай" человеческих жертв.
Так что под ружье следует ставить не рейнджеров, а психоаналитиков и соцработников, способных отслеживать опасные девиации, как и тех, кто сможет по-новому решать проблемы бедности, сводя на нет иждивенчество при этом.
Живодеры — норвежец Брейвик, немец Лубитц и американец Маквей, все европейских корней, дают немалую фору исламистам, проводникам недавних парижских терактов. Не испытывая ни малейшего снисхождения к ИГИЛ, я убежден — слишком просто искать в каждом громком происшествии их руку.
Переоценивать силу халифатомании не стоит, это мода, которая быстро пройдет. То же, что задержится, — пустоцвет человеческой природы (увы, нередкий) и хроническое отставание человечества от своих вызовов.
Европа, держи планку, мы с тобой! Ощетинишься барьерами и церберами — цивилизации, за тысячелетия любовно выложенной по кирпичику, наступит конец.
Примечание автора: Линдау — Брегенц — Вадуц — Санкт-Галлен — расположенные рядом города, принадлежащие четырем разным юрисдикциям: Германия, Австрия, Лихтенштейн, Швейцария.
